Тяжелые дни - Страница 8

Андрей Титыч. Сейчас умереть! Только бы вот эта история не помешала.

Александра Петровна. Как же это случилось?

Андрей Титыч. Уж и сам я не знаю, как я такую смелость взял на себя. Поехали мы с тятенькой из трактиру, вижу, он весел, я ему и говорю: «Что ж это за несчастие мое, что невест подходящих нет для меня». – «Вот поди ж ты!» – говорит. «Не далеко ли, говорю, мы, тятенька, ищем? Нам бы где поближе, кругом себя поискать, нет ли на нашу руку». Он как взглянет на меня, да как крикнет: «Ты, говорит, мошенник, должно быть, уж высмотрел? Сказывай сейчас: высмотрел?» Я думаю: что робей, то хуже. «Высмотрел», – говорю. «Сейчас, говорит, сказывай: какая такая?» – «Александра Петровна Круглова», – говорю.

Александра Петровна. Неужели?

Андрей Титыч. Провалиться на этом месте! «Да у них, говорит, денег немного». – «Немного», – говорю. «А тебе, говорит, больно много нужно! Молчи, говорят, не смей разговаривать! А она пойдет за тебя?» – «Отчего, говорю, не пойти». – «Ну, говорит, и шабаш, и чтоб скорее! Потому женить тебя давно пора. А деньги, говорит, я дам. Мне, говорит, нынче много в суду отсудили; я их уж давно пропащими считал, значит все равно что на улице нашел. Вот вам на раззавод».

Александра Петровна. Ну, вот, значит, мы и закутим.

Андрей Титыч. Страсти, что наделаем! Начал потом он мне наставления читать. «Кабы, говорит, не отцы да не матери, что бы вы на свете были? Вот не жени мы тебя, ты будешь пьянствовать, потом станешь воровать; а нам с матерью сокрушение сердечное, потому мы за тебя должны богу ответ дать». (Обнимает Александру Петровну.)

Александра Петровна (отходит). Андрей Титыч, вы опять!

Андрей Титыч. Да ведь уж теперь мы почти что свои.

Александра Петровна. Ну, еще когда будем. (Подходит к нему.)

Андрей Титыч. «Что, говорит, ты по Москве-то собак гоняешь! Бегаешь ты как саврас без узды!» (Обнимает и целует.)

Александра Петровна (с неудовольствием). Андрюша!

Андрей Титыч. «Какой же, я говорю, саврас?» – «А ты, говорит, молчи; это тебе, дураку, на пользу». (Опять обнимает.)

Александра Петровна (с сердцем). Андрюшка!

Наталья Никаноровна (за сценой). Саша!

Александра Петровна. Вон, слышишь? Что!

Андрей Титыч. Ну, что ж такое!

Наталья Никаноровна (за сценой). Саша, ступай чай пить!

Александра Петровна. Я, маменька, не хочу. (Подходит к Андрею Титычу.) Какой ты! Ну, как кто войдет!

Андрей Титыч. Да ведь я, Сашенька, смотрю в дверь-то. Неужто ж я…

Александра Петровна (подвигаясь к нему). Ну?

Андрей Титыч. Ну, и все. (Целует ее.)

Александра Петровна. Когда ты женишься, чтоб лошади были у нас хорошие.

Андрей Титыч. Еще бы! Само собою. (Обнимает ее.)

Александра Петровна. Знаешь что? Я очень соболь люблю. Да ты смотри в дверь-то!

Андрей Титыч. Да смотрю, смотрю.

Александра Петровна. Как красиво выехать на хорошей-то лошади в соболях! Сошью себе шубу бархатную.

Андрей Титыч. Малиновую.

Александра Петровна. Малиновую? Эх ты! Вот вкус!

Андрей Титыч. Да какую хочешь, нешто мне не все равно.

Александра Петровна. Черную.

Наталья Никаноровна (за сценой). Саша!

Александра Петровна (взглянув в дверь). Кажется, маменька-то домой сбирается. Так и есть.

Андрей Титыч (взглянув в окно). Да и тятенька приехал.

Александра Петровна. Ну, прощай!

Андрей Титыч. Прощай! (Целуются.) Не сегодня, так завтра непременно забегу.

Александра Петровна уходит, Андрей Титыч одергивается, делает скромную физиономию и становится у двери.

Входят Тит Титыч, Мудров и Настасья Панкратьевна.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Тит Титыч, Мудров, Настасья Панкратьевна и Андрей Титыч.

Тит Титыч (садится; молчание). Слышали?

Мудров. Слышали, брат, слышали.

Молчание.

Тит Титыч. Куда меня решат?

Молчание.

Эй, ты, ябеда! Что ж ты молчишь? С тобой говорят аль нет! Говори, не испугаюсь. Поделом мне, окаянному!

Молчание.

Что ты молчишь, что глаза-то вытаращил?

Мудров. Много ты денег заплатишь!

Тит Титыч. А ты хлопочи! Ты от меня пользуешься, ты и должен… стараться.

Мудров. Много ты денег заплатишь!

Тит Титыч. Не твое дело! Ты знай пиши кляузы! Вот и все.

Мудров. Нет уж, теперь нам с тобой кляуз не писать, а на нас писать будут.

Тит Титыч. А ты им на ответ строчи.

Мудров. Что?

Тит Титыч. Пиши, что будто я… в исступлении ума.

Мудров. В исступлении ума? Ну, на цепь.

Тит Титыч. Как так на цепь?

Мудров. Так, на цепь. Для предупреждения, чтоб ты кого до смерти не убил.

Тит Титыч. Нет, этого не надо. Ты пиши, что я… в здравом рассудке.

Мудров. А в здравом рассудке, так в смирительный дом.

Тит Титыч. Ну, так делай, что знаешь: ты за это деньги берешь.

Мудров. Одно дело теперь – скрываться.

Тит Титыч. Скрываться?

Мудров. Во всяком деле это первое. Ты рассуди умом: если за тобой зверь лютый или сильный враг погонится, ведь ты скрываешься?

Тит Титыч. Скрываюсь.

Мудров. Ну, так и это. Должен ли ты много, беду ли какую сделал, значит тебя ищут, преследуют. Неужели ты так прямо и пойдешь: вот, дескать, я, берите меня. Твоя натура заставляет тебя скрываться, закон самосохранения.

Тит Титыч. Разве есть такой закон?

Мудров. Есть… Вот ты и едешь, например, в Подольск, а из Подольска в Москву, а из Москвы в Звенигород, а из Звенигорода опять в Москву. Пишут об тебе в подольскую полицию – она отвечает, что выехал в Москву; пишут в московскую – она отвечает, что выехал в Звенигород. Так ты и езди сколько хочешь. Надоест тебя искать-то.